– Считаете ли вы, что Двойки представляют опасность для жителей Авентина?

– Так как мы действительно обеспокоены ситуацией в стране, мы решили, что будем внимательнее следить за нашими Двойками. – Пенелопа и Максимус обменялись взглядами, прежде чем она продолжила:

– Наши Двойки родились здесь, они росли, руководствуясь теми же моральными принципами, что и мы, но, учитывая нынешнее положение дел, у нас не было иного выбора, кроме как лишить их права присутствовать на сегодняшнем празднике. В будущем мы еще обсудим вопрос их участия в общественных мероприятиях.

– Есть ли основания полагать, что Двойки, живущие в Авентине, могут быть связаны с мятежниками?

– Мы уже нашли и арестовали этих людей. Не только здесь, но и в других округах. Но мы не должны допустить того, чтобы какой-то страх испортил нам сегодняшний праздник, – дипломатично ответил Максимус. – Я очень рад, что мы сегодня празднуем единство округов страны Хоуп. Потому что только вместе мы смогли стать таким прекрасным государством.

Гости одобрительно кричали.

– Твой час настал, – сказал Бишоп, когда гондола остановилась на причале.

Рейна вытянула шею и поняла, что все лодки были разными. Некоторые были украшены помпезными цветами, другие были простыми. На ее лодке не было ничего. Она была черной.

– Спасибо за вашу искренность, – репортер закончил интервью, позволяя правителям идти дальше.

– Теперь слово за нами, принцесса. – Бишоп перенес Рейну в лодку.

Гондола была больше похожа на хрупкую скорлупку, танцевавшую в воде, и Рейне нужно было сконцентрироваться, чтобы не потерять равновесие. Ее представитель объяснял ей, что будет дальше, но она его не слушала. Кровь стучала в ее висках, когда она представляла, сколько людей будут на нее смотреть.

Эта лодка была как демонстрационная тарелка в ресторане, и Рейна ненавидела чувствовать себя такой беззащитной.

– Не переживай, принцесса. Тебе не нужно ничего делать, твой наряд все скажет за тебя, – смеялся Бишоп. – Я буду ждать тебя на той стороне. Только не падай в воду.

– Я постараюсь, – выдавила Рейна.

Лодки одна за другой прибывали на пристань. Сначала были графы. Тиберий сидел в лодке, похожей на золотой щит, из которого торчали позолоченные копья. Это символизировало силу и уверенность. На нем была форма с широкими золотыми наплечниками. Вода вокруг гондолы становилась черной и жесткой, словно смола, когда щит скользил по ней.

Пергамон, граф Белой Жемчужины, был одет в белое. Его одежда была вышита жемчугом. Его лодка была раскрытой ракушкой, на которой были написаны разные слова и буквы. Рейна расшифровала в них фразу «Знание – это безопасность».

Эвстахий сидел в серебряной гондоле, в то время как его сестра плыла на морской змее из рубинов. Эдакая смесь из искусства и роскоши, очень подходившая ее экстравагантному округу. Дальше плыли графы Зеленого и Желтого округов и Лазурного берега. Настала очередь графини Серого округа. Амигдала сидела в серой лодке, которая заставляла воду вокруг гондолы испаряться так, что это походило на столбы смога, которые взмывали в небо.

После графов наступал черед семей правителей и графов.

Аурелия делала все возможное, чтобы игнорировать окружающих. У нее было то самое просвещенное выражение лица, которого можно было добиться с помощью чая с сиропом. Она выглядела так, будто пришла из другого мира. Ее лодка была фарфоровой, а когда женщина из нее вышла, та разбилась на тысячи осколков, утонувших в реке.

– Это так захватывающе! – хихикала Андромеда, проплывавшая на лодке недалеко от Рейны.

Ее лодка была заполнена лепестками цветов до самых краев, а сама девушка была похожа на розовый тюльпан.

Она помахала Рейне, и ее лодка угрожающе закачалась.

– Удачи! – крикнула она ей.

В этот момент ее обогнал Морфей, который наклонился к лодке и украл оттуда цветок.

– Верни его! – возмущенно крикнула Андромеда.

Брат Рейны подмигнул ей, прежде чем вставить цветок в карман своего костюма.

– Ты идиот.

Лодка Морфея, кажется, была сделана из обнаженных тел.

«Так много усилий для смены имиджа», – подумала Рейна.

Около ее брата танцевали голые мужчины и женщины. Так как они с трудом помещались в маленькой лодке, Морфей усадил одну из них себе на шею. Гости были в ужасе, когда он сбросил их в воду перед тем, как взойти на пристань.

Настала очередь Рейны.

Ее лодка дернулась, проезжая мимо приветствовавших гостей.

Она обхватила свой плащ, который почти полностью спрятал ее лицо и тело. Она слышала напряженное бормотание гостей и чувствовала, что все смотрят на нее, но не давала им того, что они хотели увидеть. Было еще слишком рано для этого. Казалось, поездка на лодке длилась вечно, и, когда она доплыла до пристани, ей не терпелось выпрыгнуть из гондолы. Когда она встала на помост, она сделала глубокий вдох перед тем, как сбросить с себя плащ. На секунду все утихли: казалось, гости не верили своим глазам.

Это было не помпезное платье и не благородный наряд. Ее костюм был сделан не из блестящего дорогого материала. Она пришла сюда не как Благословенная и не хотела соревноваться с кем-либо в конкурсе самого роскошного наряда.

В ее одеянии не было ничего необычного, и именно поэтому он был незабываем.

На ней было широкое горчично-желтое платье, ее тело утопало в нем.

Голова Рейны была обрита налысо, и от черепа отражался свет прожекторов, направленных на нее.

Бритая голова, правда, была иллюзией: Бишоп отказался сбривать ее волосы. Но ее прическа выглядела невероятно реалистично, особенно из-за того, что под макияжем переходы от лица к скальпу были едва заметны. Ее наряд был революцией. Революцией против всего, чем жил Авентин; но это было именно то, что Рейна считала необходимым. Она была призраком, который всегда прятался. Если она принцесса, она не собирается прятаться под дорогими украшениями и платьями. Она хочет постоять за то, что считает правильным. За человечность.

Она слышала голоса гостей, которые жужжали, как шершни. Она не понимала, о чем они говорят, но их голоса не звучали восторженно. Ей было плевать на это. Она была здесь не для того, чтобы ею восхищались, хотя ком в ее горле думал иначе. Она расправила плечи и прошла мимо взволнованных гостей, которые разрывались между неверием и ужасом.

Все, кроме Морфея, который с трудом сдерживал смех. Видимо, он счел ее попытку незабываемо выглядеть забавной.

«Просто иди мимо них, – она почувствовала воображаемую руку Бишопа между лопатками, и ноги уносили ее прочь. – Твой наряд все скажет сам».

Он говорил сам за себя, хотя и не всем нравилось то, что он говорил.

Шаг, еще один. Репортеры кричали ее имя со всех сторон, просили ее остановиться, но она их игнорировала.